Письма сестрам по разуму. Письмо первое. Славе Ткаченко.

Непосредственный контекст/повод: Авторское право vs общественное достояние
Синопсис: затрагивается проблема унизительного положения перевода в свете закона об авторском праве; предлагается метрика переводческой ценности текста.

Slava Tkachenko> А чем ценность [текста] измерим-то? Цитируемость — одна из метрик

Мне показалось, что измеримость общественной ценности не входила в вопрос. Вы спрашивали об индивидуальном поступке в условиях ценности текста для отдельной личности: "вы нашли в интернете некий интересный текст. Захотели опубликовать его в своем блоге или на своем сайте. Как вы поступите?" Я всего лишь пытался оставаться в рамках заданного вами… дискурса 🙂

Для меня ваше сообщение состояло из трех четко обозримых и связных, пластов:

1. практика индивидуального поведения (цитирования и ссылок) в отношении текстов, представляющих ценность для использующего;

2. возможные объяснения (рационализация) такого поведения:
ваше: "все мы — люди, работающие с текстом, значит, должны понимать ценность текста"; или, по Альтеру, "право авторства (право на упоминание авторства) всяко неотменимо. Стоит его уважать"; или, по Шаховой, "всегда даю ссылку … чтобы мой читатель сам судил, насколько надежен источник информации"; и т.п.;

3. возможные общественные последствия, если не придерживаться "правильного" поведения:
что было вами выражено в смутных страхах: "в последнее время стало как-то даже пугать", — подхвачено общественностью в таком ключе (Марко): "иногда не хочется, чтобы люди …. заходили на источники, которые неприятны в определенных отношениях (а тем более, если такая ссылка попадётся на глаза детям)", — и развито вами же: "совершенно не значит, что я готова видеть свой текст гуляющим по интернету на сомнительных сайтах или тем более в блогах (форумах) от имени неизвестных мне юзеров."

Достаточно я накопил себе городской кармы подвижническим цитированием с указанием авторов дабы растратить ее одним лихим махом?

Растрата, потрава: полагаю, что предложенные рационализации, "прости Господи, глуповаты". (C) A.S.Pushkin

Во-первых, несмотря на ваше "все мы должны понимать", ответы недвусмысленно показывают, что участники склонны сокрыть источник идеи или информации, когда соображения общественной опасности (дети! дети! спасайте детей!) перекрывают ценность авторства (риторический вопрос Шаховой: "А Гитлера вы бы тоже стали цитировать без указания авторства, чтоб не делать ему рекламу?" — неожиданно получает вполне определенный ответ: "да, на Гитлера (современного "Гитлера") не сослались бы").

Во-вторых, ответы показывают, что не только "средний рунетчик", которого вы смутно опасаетесь, но и "средний горожанин" фактически отрицает ценность авторского текста как такового, предпочитая первенство обезличенной информации в условиях, когда цитат и ссылок можно (и нужно по соображениям использующего) избежать.

Таким образом, отмеченная вами норма поведения ("утащить к себе информацию (текст, фото, другое произведение) и даже не поставить ссылку") вашего призрачного врага ("среднерунетовского пользователя") вполне корректно отражает не только факт повальной без-ценности текста в силу массового перепроизводства текстового шлака (подобрал — пережевал — передал дальше), но и факт инстинктивных наклонностей переводчиков быть оным "средним рунетчиком", хотя, если следовать сущности ваших опасений, переводчики "должны" ради чего-то (рационализации рознятся) эти инстинктивные наклонности преодолевать.

Формулируя иначе, скажу, что мы, переводчики, по-прежнему зажаты промеж двух китов советской школы перевода: приматом авторства (святое! должны, должны передать заложенное автором!) и приматом информационности (смысл! должны передать смысл!). И побалтывая ножками в пределах отпущенной нам промеж китов свободы, мы умудряемся кое-как вывиливать в некую склизкую и мутную мораль, заставляющую нас давить, скрипя зубами, в себе "среднего рунетчика" во имя некоей мистической нравственной эксклюзивности "людей, работающих с текстом".

Это ощущение шлакового оползня, цунами, потопа вкупе с почти автоматическим стремлением вычленить информационно-ценное содержание (смысл) в ущерб (по сути необязательному) авторству преследует меня настолько постоянно, что недавно на форуме, используя статью, я совершенно серьезно и основательно некоторое время дебатировал сам с собой необходимость указания ссылки и авторства. В итоге, раскорячившись промеж двух китов, таки дал ссылку, но опустил имя автора. Почему? Потому что информационное содержание статьи (например, дикие догадки о возникновении перевода, об отпочковании переводчиков от мореплавателей, цитирую: "По мере развития мореплавания … возникла необходимость разговаривать с носителями других языков … Так появилась потребность в переводчиках, а затем и они сами.") было всего лишь иллюстрацией той лавины бредового теоретизирования по всем мыслимым и немыслимым вопросам связанным с историей языков и языкознанием, что заливает российский интернет и средства массовой информации (история перевода, конечно, частность, но интересная в "Городе")

Статья, кроме своей иллюстративной функции, не представляла для меня никакой ценности. Она была примером (одним из многих) того общего состояния переводческой профессии, когда даже люди, получившие солидное непереводческое образование (автор "закончила мехмат МГУ, защитила диссертацию по теории групп, работала доцентом на кафедре") пускаются в набег на перевод, нисколько не озабочиваясь основательностью интеллектуальной или исторической аргументации. И это (если верить сайту "ассоциации лексикографов Lingvo") — тоже норма: автор "в итоге совершенно закономерно стала руководителем агентства переводов, специализирующемся на текстах компьютерной тематики". "Совершенно закономерно"!

Конечно, любую цитату можно найти гуглом и опознать автора, но не является ли намеренный пропуск имени автора и/или ссылки достаточным показателем того, что цель моего цитирования — не личная атака на автора, а попытка проиллюстрировать распространенное общественное явление, которое я нахожу крайне вредным для переводческой профессии?

Доведение законопослушного поведения до абсурда, когда каждая цитата должна быть атрибутирована ("Статья 1274. Свободное использование произведения в информационных, научных, учебных или культурных целях 1. Допускается без согласия автора или иного правообладателя и без выплаты вознаграждения, но с обязательным указанием имени автора, произведение которого используется, и источника заимствования"), по-моему, не выражает ничего, кроме перестраховки, доведенной до глупости. Идиотские требования существующего законодательства для меня недостаточное основание, чтобы начать изобретать витиеватые и разнообразные оправдания своих поступков. Да, в этом блоге я всегда предпочту ссылаться и указывать, но всего лишь ради тривиального "соломки подослать", т.е. ради избежания непредсказуемых (для меня непредсказуемых) последствий для "Города" (давно известно, российский закон — что дышло). Я просто предпочитаю влиться в ряды перестраховщиков, чем подвергать коллег опасности быть из-за меня покусанными на так называемых законных основаниях.

Но если вернуться к нашей мнимой эксклюзивности и тому, во имя чего (если не из-за страхов и перестраховок) мы "должны" соблюдать, полагаю, полезно иногда спросить (даже вопреки избранному поведению): чтó для переводчика ценного в авторском праве на интеллектуальную собственность (в его современной реинкарнации)? Чего ради мы, собственно, с авторским правом носимся, как со священной коровой?

Да, Слава, оно вам выгодно, авторское право, когда вы выступаете в качестве автора, когда оно может быть использовано для контроля вами судeб ваших текстов, ибо вы, например, не "готовы видеть свой текст гуляющим по интернету на сомнительных сайтах или тем более в блогах (форумах) от имени неизвестных мне юзеров". И так как мне интересно читать ваш блог, посвященный экономическому переводу, я полностью на вашей стороне и на стороне закона — да процветает Слава Ткаченко и ее блог и да будут у нее все возможности утвердиться в правах над ее произведениями!

Как авторы и вы, и я, и другие, в экономическом отношении (хотя бы на бумаге) защищены. И теоретически существует машина (пусть тормозная и медленная, пусть ржавая и местами прогнившая), обратившись к которой можно в каких-то случаях пощемления в правах воздать вам за труд ваш по справедливости. По крайней мере, издатели и продавцы не смогут вас ограбить безнаказанно, хотя индивидуальные читатели, конечно, могут подтибрить у вас с беззаботностью.

Но таковы ли правовые взаимоотношения автора и переводчика? В том ли они, в чем их видит Альтер: "право авторства (право на упоминание авторства)"? Сбалансированы ли эти взаимоотношения? Справедливы ли они в той мере, в какой справедливость может быть понята в целях процветания переводческой профессии как самостоятельной и общественно необходимой, ценной деятельности?

(Предположим, что ценность переводческой профессии мы сомнению не подвергаем и опустим историзм формирования понятия авторского права и его юридических обоснований — конечно, сформировавшееся исторически рассасывается и растворяется с историей, но мы, скорее всего, до времен рассоса и раствора не доживем.)

Если просто взять закон, как он сформулирован (не вдаваясь в ситуации его бытования, подзаконные акты, судебную практику и т.д.), права переводчика определяются статьей 1260: "Переводчику, а также автору иного производного произведения … принадлежат авторские права соответственно на осуществленные перевод и иную переработку другого (оригинального) произведения."

И всё это мило и чудесно, но переводчик и пикнуть не может без ведома автора, ибо автору причитается (статья 1270) следующее: "Правообладатель может распоряжаться исключительным правом на произведение. … Использованием произведения независимо от того, совершаются ли соответствующие действия в целях извлечения прибыли или без такой цели, считается, в частности … 9) перевод или другая переработка произведения."

Опустим пока во что это выливается на практике (издателю, автору и продавцам — прибыль, переводчику — бздюлька), зададимся вопросом: справедливо ли, что деятельность, в общественной значимости которой, насколько мне известно, не сомневался ни один литератор (aka аффтар), занимает такое рабски подчиненное положение?

Во-первых, перевод обозван "производным", что не только раздражает (хотя, признаться, раздражает), но и обусловливает (через подбор термина, через его использование в юридических контекстах и целях) узаконенно подчиненное положение переводческой профессии. Если мы, как вы сказали, "люди, работающие с текстом, значит, должны понимать ценность текста", то тем более мы должны понимать и силу юридического употребления слов. И мы, продолжу пользоваться вашими терминами, "должны" противодействовать такому словоупотреблению, и, если бы в Америке, лоббировать, настаивать на изменении закона (закон в Америке для перевода не лучше, но возможности для его изменения представляются более благоприятными). На настоящий момент считаю, что в формулировках закона заложено наше несправедливое положение.

Во-вторых, сколько авторов (ограничусь европейскими, американскими и латиноамериканскими, о которых достаточно читал) владеют русским на уровне, чтобы делать обоснованные выводы о качествах переводчика, о его профпригодности к переводу того или иного текста? Единицы. И кто определяет выбор переводчика на практике (кроме исключительных случаев)? Правильно, издательства. Авторское право (по факту, а не на бумажке) — фикция, способствующая и оправдывающая передачу прав на выбор переводчика издательствам. И если судить по шлаку, выпускаемому на гора издательствами, они еще менее авторов имеет право осуществлять контроль за судьбой переводов текстов.

В-третьих, справедливо ли ограничивать свободное развитие профессии рамками произведений по крайней мере семидесятилетней давности, a в остальном обрекать профессию на рабскую зависимость от людей и структур торгашеско-издательских, чьи приоритеты по большей части определяются сиюминутной озабоченностью прибылью и капризами читателей? По-моему, несправедливо.

Кто способен аргументированно высказываться по проблемам профессиональной пригодности переводчиков, кроме сообщества людей, владеющих языком перевода и языком оригинала? Никто. (Оставим в стороне механизмы рыночного воздействия на профессию — "понравилось/не понравилось", "купил/не купил"). На бумажке права — за авторами. Но авторы — за тридевять земель, русского по большей части не знают и потому из безвыходности перевалили заботу на других. На издателей. На продавцов. На посредников. Которым, сколько бы они ни трендели про благие намерения, главная благость — прибыль. И что мы получаем в итоге? Рабов, переливающих словесный шлак из одной помойной ямы в другую.

И так по кругу, изо дня в день, из месяца в месяц, из года в год.

Если, Слава, брать цитируемость за метрику ценности текста, в какой среде она приемлемая, уважаемая метрика? Понятно, что, например, в научной. А также, во многом благодаря гуглу, в сфере интернетного поиска. Какова метрика качества-ценности для издателя? Тиражи-продажи-прибыль (при условии безвредности для долгосрочной репутации). А какая в переводческой профессии сопоставимая метрика ценности теста для перевода? Да никакой. Мы же не можем выбрать, что переводить, и потому не можем даже сказать, что вот, например, эту книженцию избрали для перевода десять переводчиков и потому она представляет особую профессиональную ценность. Нет у нас никаких метрик, кроме косвенных (рецензий, продаж и т.д.), которые сущность переводческой ценности текста не выражают даже приблизительно.

Как бы пострадал автор от свободы переводческого выбора, если его права на получение справедливого вознаграждения были бы по-прежнему защищены вне зависимости от количества переводов? Да получил бы он свою долю. А в нынешнем положении благоденствуют не те, кто заинтересован в ценности (качестве) текста и перевода, а те, кто заинтересован в рабском положении переводчика ради извлечения максимальной прибыли.

У меня лично (поскольку ваш вопрос изначально касался именно личных позиций) не вызывает никакого сомнения, что существующее положение унизительно несправедливо, что так называемое авторское право (даже если ограничимся индивидуальными произведениями индивидуальных авторов) должно быть в отношении к переводу заменено на совместное право, когда переводчик обладает полной свободой выбора любого произведения вне зависимости от воли автора и срока действия авторских прав, но автор при этом имеет право (во время срока действия прав) на получение по крайней мере 50% доходов от распространения перевода (с учетом оплаты услуг издателей, рекламных агентов, посредников, продавцов и т.д. и т.п.). В переводе, по-моему, как и в других формах интеллектуальной трудовой деятельности, должен оплачиваться по справедливости труд того, кто этой деятельностью преимущественно занимается, а не васи-посредника (не будем для целей этой дискуссии вдаваться в проблемы глобальной несправедливости распределения благ при капитализме; предположим, идеализируя, что некий улучшенный вариант справедливости может всё-таки быть достигнут).

Если наши страхи и опасения окарикатуривать до абсурда, то, конечно, мало кто захочет "рекламировать Гитлера", но карикатура только подтверждает очевидное: цитирование и ссылки — тоже форма рекламы, форма распространения текста (возможно, превалирующая форма в современных условиях). И конечно, это форма подтверждения, закрепления общественной ценности текста. Но мне неприятно своими якобы "правильными", "законопослушными" действиями споспешествовать продолжению процветания противного мне положения вещей. И если бы не мое (вполне умеренное, но осознанное) беспокойство за судьбу "Города", я бы (из непреодолимого отвращения как к действующему закону, так и к сложившейся практике) предпочел оставаться "среднерунетовским пользователем", т.е. "тащил бы к себе информацию (текст, фото, другое произведение) и даже не ставил бы ссылку."

Анархия — мать порядка, где закон-отец — идиот.