С другого берега…
О поэтическом переводе и смежных вопросах…
| « Kреатив или ошибки? | И брань, и саблю, и свинец… » |
Безумие изобилия… |
||||
|
По прочтении тучи переводов (несколько примеров нижеследуют) одного и того же хайку Басё, в голове сложилось: * * * иссохшая ветка _^_ На момент показалось: «вот она! квинтэссенция прочитанного! передалось-таки через русское и английское! не зря, не зря напрягались предтечи!» Отложил на два дня. Перечитал. Ну и что, думаю? Сук. Ворона. Светило зашло. Чего себе надыгрывал надравшись переводческого опиума? Озадаченный, озаботился аналитической литературой, встретился со статьей Владимира Девиде, целиком посвященной этому хайку и переводам на нескольких (в том числе недоступных мне) языках. Объяснительный перевод заинтересовал. Пересказываю как можно ближе к оригиналу. Хайку в транслитерации: kare-eda ni karasu nio tomari-keri aki no kure Объяснение В.Д. (как он сам утверждает — без вдавания в грамматические тонкости): И Девиде предлагает такой английский буквальный перевод: On a dead branch [на мертвой ветке] Несколько русских переводов: На мёртвой ветке | Чернеет ворон. | Осенний вечер. (К. Бальмонт) Не знаю… Можно перебрать всевозможные синонимические ряды участвующих слов, можно чуть посвободнее обойтись с русскими словоформами и синтаксисом, например (девичьим голоском) на чахлый сучок | слетел вороненок | в oсенних сумерках или (баском) на мертвый сук | черный ворон уселся | осенним вечером но всё равно, как ни кручу в голове — слова слетаются, садятся, а поэтической связи (вязи) не возникает… В заключении для сравнения несколько английских: The end of autumn, and some rooks | Are perched upon a withered branch. (B.H. Chamberlain) etc. Такие дела… такая морока… |
||||
|
12 комментариев Безумие изобилия…
Вы должны авторизоваться, чтобы оставлять комментарии.
Интересно, что обилие столь однообразно. Почему?
Так а что с этим делать? Cana выше попробовал инверсию, Chamberlain ямб, Aston сократил до eve… В русском можно с суффиксами поиграть, синтаксисом опять же… но в конце-то концов, что имеем? Ворон(а) на ветке… Что бы такое изобрести для оживления картины без существенных добавок? Не знаю…
Тема явно (нмв) связана с тем, что в ЦДЛП и ЦДТП, так что позвольте несколько разрозненных замечаний без долгих разглагольствований насчет того, в чем именно связь.
Прелесть обсуждаемого в том, что всего три строчки, т. е. можно попробовать и «надравшись переводческого опиума», и пошагово, по цепочке переводческих решений (особенно при наличии транскрипции и грам. комментариев).
(Замечу в скобках, что (1) пока не проверил, думал, что в основном переводы с подстрочника, а оказалось, что нет, (2) проделанное Каной воспринимаю не как инверсию саму по себе в английской, а как попытку передать некоторое свойство японского текста.)
Наблюдаемая внешне картинка, в отличие от некоторых других, вполне себе складывается и жива (единственный приходящий в голову способ ее уточнить – лет надцать гулять по тем же местам, пока не увидишь (и опознаешь) ровно то, что видел Басе). Не надо ее оживлять.
В вот если присмотреться к тексту оригинала, даже не погружаясь в культуру, то поиграть аналитически тут есть с чем, и много чего можно сконструировать без существенных добавок.
Константин, гляньте ниже на вариант Николая… Интересны ваши мысли на этот счет…
Мысль у меня пока одна: излагаю, видимо, когда не перевожу, больно невнятно.
Я всего-то имел в виду, что исходная картинка сама по себе содержит только «сидит ворон на суку». Весь опиум, вязь и прочая поэтика – в устройстве/структуре текста.
Аналитически поиграть относилось вот к чему…
Текст можно попробовать проанализировать. Не на предмет смысла, аллюзий, дискурса и пр., а как вещь в себе. После этого можно попробовать, не задумываясь опять же об эмоциональном и (или) культурном оживляже, сконструировать несколько (много, как можно больше) как-то соотносимых с оригиналом текстов схожего устройства по-русски.
Например…
Мертвая ветвь
Ворону приют
Осени закат
А (орнитологическая) разница между вороном, вороной и межвидовым (?) вороненком как? 😉
Орнитологически не знаю, а Девиде говорит, что в японском ассоциации на ворона другие (одиночество в основном, что для японцев не есть негатив).
Мне кажется, что главное здесь – слово «насест» (не просто опора, насест бывает только у домашней птицы) и родительный падеж «насест ворон(а/ы)», которые и передают настроение: смертная тоска холодного одиночества. Здесь не важны пол и возраст, важно, что есть крылья, а лететь некуда.
Мертвый сук стал домом одинокой птице в осенний вечер
>>смертная тоска холодного одиночества.
http://www.ut.ee/klassik/sht/2001/sytiste1.pdf
Спасибо!
Мне симпатична ваша интерпретация (по-моему, появилось нечто наше, родное, эмоциональное). У меня ваш вариант в голове преобразовался в:
на мертвой ветке приютилась ворона в осенний вечер
— но не в плане «улучшить», а потому (как Константин выше пишет — можно «поиграть аналитически») что оба варианта показывают привнесение (опять же словами Константина) «существенных добавок». Возможно, японцы слышат то же, что вы, но по «тексту оригинала» (вернее, по подстрочнику) и «не погружаясь в культуру» представляется добавкой. Я не могу представить, как без добавок можно уйти от сухого «сидит ворона на суку» к чему-то большему (ассоциативному, поэтическому в нашей культуре).
Когда я увидел перевод Бальмонта, у меня «щёлкнуло», и картинка сложилась. О чужих картинках говорить не хочу, а свою попытаюсь описать — for the fun of doing so.
Человек смотрит на ворон(у) и размышляет о многом — вот моя картинка. Он может так делать, потому что картинка, которую он видит, дана в окончательности: в его картинке что-то происходит (вороны как-то движутся, ветка качается, ветер шумит по другим деревьям), но ничто из того, что происходит, не может добавить нового содержания к размышлениям. Ветка «мёртвая», ворон «чернеет» — то есть едва виден. (Сумерки же!) То есть весь окружащий мир — это такая «загадка, которая всегда рядом»: ощущение окружающего мира поощряет неторопливое (никто не заставляет одну ветвь размышлений предпочитать другой) разрешение (не мусорная куча, а некая «живая природа» — здесь есть порядок и потому есть, что разрешать, узнавать) каких бы то ни было вопросов о мире, которые только могут возникать, а это, в свою очередь, и приносит человеку ощущение красоты мира, его цельности и противоречивости… Добавьте сюда ощущение холодного воздуха, привычку к созерцанию, усталость от длительной пешей прогулки…
Итак, первые две строчки фокусируют внимание на двух частностях (ветка и ворона), а третья строчка даёт этим частностям объяснение: что именно происходит. А происходит, во-первых, созерцательное наблюдение; во-вторых, наблюдение не просто ворона или воронов, а целого осеннего вечера. Что это такое — ну, мне известно по опыту. Я думаю, само противоречие между окончательностью наблюдения в первых двух строчках и широтой картины в последней строчке открывает дорогу созерцательному размышлению — точнее, воспоминанию о нём. Орнитологические экзерсисы я опускаю — хотя они, может быть, и важны.
Сам по себе текст читается у меня по модели: «Игрушки, рассыпанные по всей детской, — беспорядок»; «Станок, визжащий всю смену, — плохая смазка»; «Собака, лающая изо всей силы, — возвращение хозяина»; «Деревья, облетающие листвой, — осень»; и тому подобное. Сначала — какая-нибудь частность; потом — название для неё, общее название. Понятно, что есть какие-то другие частности в этом целом, которое названо; и понятно, что общее название бывает приложимо к другим явлениям, которые не имеют отношения к тому, что меня заинтересовало. В общем, каталог обозначений. И занятное совпадение: глагол «чернеет», использованный Бальмонтом, — «почти и не глагол»…
Важная часть этой картинки — отсутствие каких-то конкретных деталей, наводящих на конкретные умозаключения о мире и тем самым ограничивающих созерцательность. Нет никаких «приютов», «примощений», «закатов», «завершений». Нет даже того, чтобы ворон «сидел» (ведь это умозаключение тоже привлекает внимание к одним умозаключениям в ущерб другим) или «каркал» (того хлеще). Две детали — и общее название для них; и всё. И такого характера частности, из-за которых не приходится чертыхаться, менять смазку, сволочить товарищей по бригаде, затем продолжать работать, затем снова чертыхаться: картина совсем другая, созерцательная.
Как эта картинка должна быть выражена в тексте — вопрос не ко мне. Как она была в моём восприятии создана — это не больше, чем догадки. Подозреваю, что бóльшая часть «опиума» лежит вовне текста. Но ведь «щёлкнуло» же? Значит, в переводе «цельность» есть? Значит, есть и «связность»? Считаю, что да.